Затем разведи огонь в моей топке, приглуши свет, зажги огарочек свечи и прикрой створки трюмо, чтобы блики и тени от огня прыгали на потолке и на стенах.Сегодня День Печи.Нашла замечательный роман.
НИКОЛАЙ МАТВИЕНКО
К А Р П А Т С К И Е Б Р И Л Л И А Н Т Ы
РОМАН
Эта история началась в декабре, накануне Рождества, когда в старинный прикарпатский городок Борислав, на Западной Украине приехал мастер-печник из столицы к дедушке и бабушке на их золотую свадьбу. Накануне золотой свадьбы юбилярам отремонтировали фасад старого, кирпичного, фахверкового дома, в котором стоят три печки. Одна - топочно-варочная в кухне-прихожей из зеленого кафеля, вторая - из тисненого кафеля кремовых тонов для обогрева большой гостевой залы и третья - из кафеля вишнево-фисташковых тонов "печь-королева". Так ее назвали из-за пышного карниза с позолотой, похожего на корону с изящными литыми бордюрами, опоясывающими резным декором полку, кантик топки, духовку и поддувальные дверцы из латуни. "Печь-королеву" почти не растапливали, так как тепла в доме хватало от первых двух печей. Но, кое-где кафель растрескался, и обнажилась белая глина. Также появились трещины и на входном отверстии для газовой трубы. Она нуждалась в ремонте и реставрации. Мастеру надо было успеть до приезда многочисленной родни, внуков, племянников, золовок и невесток. А, еще в доме, от аномально теплого декабря с десятиградусным теплом, откуда-то появились полусонные и злые шмели, и у мастера-печника, ничего другого не оставалось, как срочно приступить к ремонту и чистке дымохода, где, как потом выяснилось, и поселились насекомые. Начал ремонт мастер с чистки зольника. Годами накапливающаяся зола, забила зольный приямок до самой чугунной решетки. Печь-королеву топили не дровами, а природным газом местных скважин. Поэтому ее почти не чистили. А газом топят в славном городе Бориславе, со времен второй мировой войны, когда местные власти провели магистральный газ всем горожанам на центральных улицах. Нефть и озокерит здесь добывают с восемнадцатого века. Первые шахты-копальни принадлежали евреям со Львова и Кракова, потом промышленное освоение буровых шахт взяли себе австрийские и бельгийские промышленники. Сырцом-нефтью смазывали телеги и лафеты, керосином освещали центральные площади Львова, Кракова, Вены и Праги. Так вот, выгребая золу из печи-королевы, мастер вдруг обнаружил польский злотый чеканки прошлого века.
Находка его заинтриговала, и теперь он начал более тщательно чистить все закоулки зольного и топочного пространства. Конструкция этой печи-голландки достаточно обычная для Карпатской Руси и бывшей Австро-Венгрии. Для отопления домов и усадеб, в условиях мягких Европейских зим, в конструкцию голландки древние мастера закладывали небольшую топку для одной охапки дров, зато над топкой сооружалась большая "пазуха-колокол", где и аккумулируется основное тепло. Исследуя топливник и, изрядно повозившись с глиной, сажей и кирпичом, он извлек из золы пуговицу от мундира офицера войска австрийского времен первой мировой войны. Любопытство его возросло, и через несколько минут, после того, как очередная порция пепла была просеяна через сито, его коллекция пополнилась двумя стальными перьями, тремя медными гвоздями, пряжкой от детской обуви и подковкой от лошади.
Но самая удивительная находка была за карнизом-короной, когда, в поисках клада, он вычистил изнаночную плоскость кафеля и прочел надпись красным карандашом " MUZA ". А рядом на другом кафеле тиснение " W.A.". Историки и специалисты печного дела знают эту немецкую мануфактуру из Силезии, которая поставляла кафель для печей и каминов в покои и дворцы эрцгерцогини австрийской Марии Терезии, в многочисленные усадьбы князя Потоцкого, воеводе Лещинскому и в Российский императорский дом. Ну, и, кое-что от " W.A." перепадало купцам-евреям для "гешефта" на рынках Галиции, Буковины и Угорщины.
Почистив дымоход печи-королевы длинным стальным тросом со щетинным ершом на кончике, печник выкурил шестикрылых шмелей и стал похож на тонкую копченую колбасу шинку, пахнущую дымом. В глазах белых, как снег, на фоне закопченного лица, светилась лукавая искорка мастера-трубочиста, способного осчастливить молодоженов, если те к нему прикоснутся в свадебном наряде, и, способного снять порчу с домашней утвари, а также наделенного магическими знаниями, как оживить предметы и заставить их рассказывать удивительные истории.
С чердака мастер снял потрепанные крылья Ангела, ошейник от козы, стеклянные бусы c двадцатью двумя, светящимися, гранеными стеклами, коллекцию почтовых марок, старинный музыкальный инструмент цымбалу и три толстые тетради.
Как выяснилось из заголовка тетрадей, это были дневники бабушки. Зеленый дневник назывался Бориславская тетрадь, красный дневник – Львовская тетрадь, и черный дневник – Славянская тетрадь. Мастера облепила паутина, пух и перья, и весь вид его напоминал присутствующим старьевщика из давно забытой сказки. Он спешил закончить ремонт и чистку печи-королевы к началу золотой свадьбы своей бабушки и дедушки – Анны Марии Драган и Андрея Ванца.
Через несколько минут, он, облившись колодезной водой, был уже в гостиной у праздничного стола сияющий, чистый и счастливый. Его окружили со всех сторон племянники, племянницы, золовки, зятья, невестки и просили показать свои находки. Он слыл в роду большим чудаком и сказочником, весь в бабушку – все, что ни найдет, все отдаст и обо всем расскажет. А еще он писал сказки. Сейчас в его голове уже выстроился законченный сюжет, где главные герои – дедушка, бабушка, мама, папа и вся родня вместе с ним должны оживить историю всего этноса малороссов, и всего карпатского края c гуцулами, бойками, лемками.
Когда за столом раздалась здравица в честь юбиляров "Многая лета, многая лета", мастер уже наизусть распределил всем их роли и, загадочно усмехнулся в свои пышные усы. Тетради бабушки уже рассматривали внуки и дети. Никто даже не догадывался, что бабушка писала дневники. Родители и юбиляры успокоились, что вся родня в сборе и попросили, чтобы мастер показал свои находки. И юбиляры еще не догадывались, что сейчас им придется рассказывать историю своей любви, ворошить прошлые тайны, обнажать свою душу. Мастер разложил свои находки на огромном столе, где среди еды и посуды ему оставили место. Достал из кармана маленький ерш со щетиной и таинственно произнес:
- Этот ерш волшебный. Он снимает завесу тайны и срывает замок немоты с неодушевленных предметов. Он заставляет вещи раскрепощаться и рассказывать истории. Каждая щетинка на кончике ерша обладает волшебной силой оживить мертвые предметы и рассказывать удивительные истории. Итак, с чего начнем?
- Крылья Ангела. Крылья Ангела! - закричали дети.
- Бусы стеклянные, бусы стеклянные! - просили другие.
- Муза. Пусть начнет с Музы.– Затаив дыхание, шептали дети постарше.
- Дневники бабушки. Дневники! - скандировало левое крыло аудитории.
- Нет. Давай про шмелей, много ли они там стропил подпортили на крыше?- попросили юбиляры, Андрей и Мария. Уж больно много хлопот они причинили старикам перед их юбилеем. Марии даже пришлось съехать с родового дома к дочери Ольге из-за их докучливого жужжания во время почивания и сна. Она даже вызывала специалистов из СЭС для обработки. Но те, так ничего и не нашли. А шмели оживали всегда к ночи. Когда горели лампы.
- Давайте начнем с юбиляров. Что они скажут - с того и начнем.
Анна Мария и Андрей пошептались и вынесли свой вердикт.
- Печь-королева пусть начнет.
- Печь-королева, печь-королева,- пронесся шепот над головами зрителей и слушателей.
Печь-королева сияла блеском после ремонта и чистки. Латунные дверцы блестели, как новогодние игрушки, кафель дышал свежестью, как будто только что его распаковали и уложили ровными радами. Мастер прикоснулся своим волшебным ершом к латунной дверце...
Все замерли в ожидании. Дети теснее прижались к своим родителям. Латунная дверца заискрилась, напряглась, защелка соскочила со своего зажима, печка вся, как-то встряхнулась, зарделась и завыла.
- У-У-У, ух-ух-ух, - донеслось из поддувальной дверцы.
- Но, в этом участвуют все здесь сидящие, – предупредил мастер. Каждый пусть приготовит свою историю. Сейчас единственный мост во Львов уже размыт паводком. Путь отрезан из Борислава. А еще мы ждем самую младшую из внучек деда Андрея, мою дочь Августину со своим женихом. Она обещала приехать к 26 декабря. А сегодня и есть двадцать шестое. Мы все здесь в отпуске, празднуем юбилей бабушки и дедушки. Будем веселиться, петь, молиться и праздновать великое Рождество. Так, кто из присутствующей родни расскажет историю этой печи – королевы? Есть желающие?
Говор за столом притих. Все смотрели друг на друга. Никто не хотел начинать. Думали о той скуке, которая может всех уморить неумелым рассказом и плохим тоном.
- Ну, ты и начинай, покажи пример, - сказали юбиляры.
-Хорошо. Я начну. Но буду рассказывать от имени печи. Как будто это она рассказывает нам о своей судьбе. Но затем ваш черед. Вы тоже расскажете о своей любви и о помолвке. И еще всем интересно услышать о вашем первом свидании и раскрыть тайну дневников.
- О тайнах дневников расскажет мой котик,- улыбнулся Андрей, - глядя, как молодожен на свою Марию.
Мастер сделал паузу и погладил глянцевые бока печи-королевы.
- Ну, давай родимая, не подведи меня, - шепнул мастер печи-королеве. - Да, чтоб мы не заснули здесь от скуки. Чтоб история была с картинками, как в сказке о Золушке, где фея появляется из очага.
Печь еще раз ухнула, завыла, а потом незаметно перешла на шепот.
- Спасибо тебе мастер. Почистил ты мои старческие кости от души, теперь тяга великолепная.
- Тише. Это не я говорю, это печь говорит, - подмигнул мастер маленьким племянникам и внучкам, которые прижались к своим родителям. - Т-с-с. Тише.
- Возьми цымбалу мастер, да поставь ее у окна рядом с трюмо. Стеклянные бусы и огарок свечи положи на столик в центре трюмо, а спичку положи в центр образовавшегося круга. Так. Затем разведи огонь в моей топке, приглуши свет, зажги огарочек свечи и прикрой створки трюмо, чтобы блики и тени от огня прыгали на потолке и на стенах. Вот вам будут и картинки. Я расскажу вам удивительную рождественскую историю про помолвку Андрея Ванца и Марии Драган. Но этой помолвке предшествовали драматические события. Эта помолвка могла и не состояться. Препятствия неодолимой силы стояли между Андреем и Марией. Языческий змей-искуситель мешал им. Скоро Вы узнаете и имя этого искусителя змея. Он тоже вот здесь был. И мешал супружескому соединению нашего папы и мамы, дедушки и бабушки вашей. История эта произошла вот в этом доме, но начну я издалека.
Рассказ мастера печника об истории печи-королевы.
- Сама я родом из Силезского городка Ландэк. С незапамятных времен мастера-печники из Лотарингии, Богемии, и даже Галиции брали в урочище Ландэка белую глину для кафеля, а купцы вывозили из печной мануфактуры литой кафель для печей и каминов в царские покои и графские усадьбы.
- И стою я здесь вот уже скоро два века, а до этого целый век обогревала покои Шенборнского замка на Угорщине. Возраст у меня солидный.
У-У-У. у-у-у, - завыла печь-голландка.
И все сидящие за столом юбиляров вдруг вернулись на 50 лет в прошлое. Когда их дед Андрей Ванца был еще молодой, и бабушка Анна Мария Драган - вот-вот станет его невестой. Лица стариков юбиляров вдруг помолодели, и они вернулись в свою молодость. В 1959 год, когда они были молоды и сильны, полны юношеских мечтаний и девичьих грез. Печка старушка тоже помолодела на пятьдесят лет и продолжила задушевный разговор с холостяком Андреем.
Андрею тогда было двадцать семь лет, и он жил один, как холостяк в своем родовом доме, где во второй половине жила его сестра Ярославна и сестра Сара.
Все мысленно вернулись в то время, когда в Карпатах еще свежи были воспоминания о бандеровцах, и Сталинские репрессии еще лютовали по городам и весям Прикарпатского края.
- Да, - меланхолично произнес Андрей Ванца, - ты очень стара, и я тоже немолодой, а семью так и не завел. А все она виновата, - махнул он рукой, указывая голландке на портрет молодой симпатичной барышни, висевшей в деревянной раме на противоположной стене от печи рядом с трюмо.
- Да и потом, разве с этой работой заведешь семью? Ангелы небесные... - развел он руками, показывая своей собеседнице полки и стеллажи с грудами кинескопов, радиоприемников, утюгов и шнуров.
Действительно, комната, в которую он въехал , напоминала скорее телеателье, или мастерскую по ремонту сложной бытовой техники. Здесь валялись радиомаяки, мегафоны, патефоны, кофемолки, старые радиоприемники и даже радиопеленгатор-передатчи>к с подводной лодки.
Отслужив связистом во флоте, подающий надежды связист Андрей Ванца поступил в училище связи, во Львове, но влюбился в студентку музыкального училища и бросил учебу на третьем курсе, полный надежд на счастливую семейную жизнь с красавицей-арфисткой и певуньей Анной-Марией Драган. Но она разорвала его сердце и покалечила всю его судьбу, уехав в Варшаву "делать музыкальную карьеру и служить Музе". Так холодно она написала ему в своем первом и последнем письме из Варшавы четыре года назад. Все же, один счастливый день, она ему подарила. На горе Парашке, где у них было незабываемое свидание и длинный разговор, закончившийся разборками о католицизме и протестантстве.
- Здесь стоял дубовый, круглый стол на резных ножках с львиными лапами, - вспоминает Андрей, - вон там под окном стоял деревянный бочонок с роскошным тропическим растением, рядом стояла эта... Как ее? Лира? Нет. Арфа что ли? В общем, я так и не запомнил. Ангел ты мой. Какой у нее голос! Книг здесь было мало и больше церковных песенников. Зато пластинок и нотных тетрадей разбросано по шкафам и по полу видимо-невидимо. Ее родители перекраивали дом несколько раз, возводя перегородки для сдачи жилья. Отец прожил с ними после второй мировой войны всего три года и умер от ран и возраста. А мама тащила на себе весь дом и трех дочерей. Двое старших сыновей остались в Польше, после большого переселения поляков и славян из приграничных областей Польши и Украины. Анна-Мария была самой младшей в семье и всеобщей любимицей.
- Она тогда занимала вот эту комнату с голландкой, улыбаясь? - молвил Андрей.
- А ты совсем не изменилась, - погладил холостяк кантик свода топки своими толстыми пальцами, пропахшими канифолью и дымом от паяльника.
- У-У-У. – у – у - у, - завыла печка, - отблагодарив его теплым воздухом из духовки, наполнив комнату печным жаром.
- Ангел ты мой. Я только потому и въехал в эту комнату с печкой, что здесь она сделала меня счастливым на всю жизнь. Помню, она взяла эту... Как ее? Арфу что ли, и пела "Ах, мой милый Августин, Августин, все давно, давно прошло". О! Ангелы небесные? Что это за голос? Ты раньше когда-нибудь слышала что-то подобное? А как она пела " Аве Мария"? Неудивительно, что она меня бросила. Кто я такой? Мастер по ремонту. А она? Говорят в ее родне, что она поет в Варшавской опере и, что у нее, якобы даже приглашение в Парижскую оперу есть. Но то все слухи. Видимо не судьба, как говорит мне матушка. Четыре года я носил в себе любовь и тоску, горечь утраты и разочарование.
Работа с паяльником и измерительными приборами до смерти ему надоели, и единственным утешением и отрадой для души был его собственной конструкции радиомаяк-передатчик, который улавливал самые слабые отдаленные радиостанции в Чили, Австралии, Новой Зеландии. Два раза он даже пеленговал сигналы SOS с тонущих кораблей: из парома "Эстония" и индонезийского судна с четырьмястами пассажирами на борту. Андрей чувствовал пульс планеты Земля, садясь за свой пеленгатор, голоса и наречия всех народностей, а его позывные FX 13 NL 10UM были зарегистрированы не только в национальном агентстве службы спасения, но и во всемирном агентстве аэронавтики. Если бы Мария действительно пела в Парижской опере, то он бы давно запеленговал ее голос из многоголосицы австрийских, французских и польских радиостанций. Он уже почти наизусть выучил, за время прослушивания, весь репертуар классических опер, но ее голоса не было. Сегодня накануне Католического Рождества локаторы были отключены, кроме дежурного SOS, и молодой холостяк в одиночестве запекал яблочные пироги по рецепту Анны - Марии.
От домашней, калорийной пищи и сидящего образа жизни он чуть-чуть поправился и подобрел. Желчь и селезенка его не беспокоили, только сердце пошаливало. И, сидя вечерами у камелька, он прислушивался к своему сердцебиению. Иногда оно совсем останавливалось, и пред глазами плыли горячие огненные круги, тогда он подходил к своей собеседнице-голландке, гладил ее глазурованные теплые бока и приговаривал.
- Раз я тебя глажу, - значит, люблю, - раз люблю, значит, существую.
Голландка была ему признательна. Так доверительно и ласково с ней никто не обращался. Она платила ему своей теплотой и заунывными голландскими песнями из Ландэка.
Холодными декабрьскими вечерами он засиживался до утра за очередной головоломкой по ремонту новых радиодеталей и неведомой технологией транзисторов с миниатюрными ножками, похожими на паучков и слушал унылые песни печи. Стоило только оставить маленькую щелочку в задвижке и, не до конца захлопнуть поддувальную дверцу, как она начинала свой таинственный шепот со всхлипами и завыванием. То внезапно умолкнет и думает свою печную думу, а в другой раз, начинает тихую мелодию огненного вальса.
Под тему огненного вальса холостяк Андрей чаще всего засыпал, так ни разу и, не дослушав этот вальс до конца. В другие вечера одиночества и вовсе разжалобит его своими рассказами старая печь-голландка, сморщенная и сгорбленная от тяжести лет, от огня и от одиночества. Но в ту памятную предрождественскую ночь, какая-то особенная атмосфера воцарилась в доме у холостяка. Его родная сестра Ярославна с правого крыла дома, видимо ушла в Почаевский монастырь, а соседи слева, кстати, родня Марии Драган, уехали в Варшаву еще 20-го на Католическое Рождество на свою историческую родину в Польшу. Андрей сегодня никого не ждал. Да и не было много охотников коротать предновогоднюю ночь со скучным радио-мастером, ночью, разговаривающим с самим с собой и с печкой. В тихом и уютном доме воцарилась особая атмосфера. Низкая облачность и теплые потоки воздуха с Южных Карпат способствовали хорошей тяге в дымоходе. Двадцать третьего декабря шел теплый ливень. Холостяк заблаговременно насушил дрова, отключил газ, и в топке потрескивали настоящие дрова. В паркетном полу радостно подпрыгивали рыжие лошадки, а в духовке дышали ароматом яблочные пироги по рецепту Анны- Марии. Предвкушая праздничный ужин холостяка и, чувствуя своим нутром его прекрасное расположение духа, голландка продолжила свой рассказ.
- Везли меня зимним обозом через Карпатский хребет по узкому Перечинскому перевалу вдоль речки Уж, к замку графа Лотаря Шенборна. Граф состоял вассалом австрийской эрцгерцогини Марии Терезии и находился в штате казначейства ее величества. Обоз охраняли 12 гайдуков, состоящих под штыком у Иосифа II, сына австрийской эрцгерцогини Марии Терезии. В обозе было много одежды, мебели, утвари. Говорят, даже фамильные драгоценности эрцгерцогини были припрятаны. Сама Мария Терезия должна была приехать следом за обозом через пять дней. Когда обоз миновал мост за Новицкой крепостью, и вышел на узкую горную дорогу - на обоз напали опришки - разбойники во главе с их атаманом Олексой Довбушем. Гайдуки, охранявшие обоз, втайне симпатизировали беглому солдату Довбушу, поменявшему сухой казенный хлеб на вольную добычу, и без сопротивления отдали все казенное добро.
Разбойники забрали все ценное и трех лошадей с повозками. Охрану взяли в плен, а простых крестьян-кучеров, печников с подмастерьями вместе с двумя повозками отпустили.
- У-У-У.- у-у-у , - завыла печь. А этот хлам забирайте,- сказали они.
Это они меня хламом обозвали?!
. Но я была рада и этому, иначе вывалили бы они в кручу весь кафель - ни себе, ни людям. Добрались повозки к замку только к вечеру следующего дня. Кафель разгрузили в фольварке замка, и место для меня определили в гостевой зале только к апрелю. Начали меня собирать Ландэкские мастера по особому рецепту: на красно-белой глине, на латунном каркасе, с воздушным колоколом - легкими, и дымоходом с двумя заслонками. Ряд за рядом довели корпус мой до самого верха, но вверху работа застопорилась. Не стыковался верх печи со шпалерным потолком.
Вызвали дворецкого, но тот не решился на окончательный вариант верхушки голландки и списался с Веной. Ответ получил категорический:
- " Чтоб голландка была, как подобает ее высочеству".
Что имелось ввиду? Высочество печи или эрцгерцогини никто не знал.
Но на голову мне надели корону-карниз, с позолотой. Наступил самый ответственный момент. Подключение дымоходной трубы. И только на крыше стало ясно, что в замке шестьдесят две печки, по количеству труб на крыше. Мастер из Ландэка почистил латунную дверцу от раствора глины, открыл задвижку, набросал сухих щепок и пошел искать огонь. В ту пору спички и огниво даже во дворцах были в диковинку. На кухне всегда горела варочная печь для горячей воды, оттуда и брали уголек для разжигания других печек. А здесь, как назло, варочная печь почему-то не горела. Я вся трепетала от нетерпения. Ведь жизнь моя начинается только в пламени. А этот чудак ушел и не возвращается. Подмастерья и челядь любуется на мою королевскую красоту, а я потихоньку постанываю и плачу.
- Слышите? Завыла. - Говорит цыган-конюх. - Значит тяга хорошая.
Прошла целая вечность, пока в гостиной не запахло дымом от горящего уголька. Под уголек наложили сухой хворост, подмастерье дунул, рыжие языки пламени неторопливо поползли вверх, затрещали, загудели, и заполыхало пламя, облизывая всю мою утробу, горячим воздухом. Но влаги во мне было еще достаточно. Не подсушили меня, и повалил дымок не из дымохода, а из щелей задвижки, заслонки и поддувала. Подбросили еще щепу и, через несколько минут, установилось пламя спокойное, ровное: горячий столб воздуха равномерно двигался по вертикали, ускользая по лабиринту дымохода. Я вся потеплела, зарделась, приосанилась и начала отдавать тепло в гостиную. По традиции мастер плеснул в мой зев-топку остатки недопитой паленки, и уехал в столицу. А я осталась исправно служить "как подобает ее королевскому высочеству" Марии Терезии, и ее многочисленным гостям
Более ста лет я прослужила в Шенборнском замке. За это время замок трижды был продан, и два раза его описывали по векселям за уплату долгов. Австро-Венгерская империя распалась на мелкие королевства. Мария-Терезия потеряла Силезию, Богемию, и часть Баварии. Шернборнский замок на Угорщине перешел в собственность Венгерского короля Фердинанда, который продал его принцу Вюртембергскому - правителю Сербии и Черногории. Частенько меня не топили и не чистили при воеводе Потоцком. Один из очередных моих хозяев отпрыск князя Духновича - вот этот врожденный огнепоклонник и истопник, хоть и незаконнорожденный сын Духновича. С какой любовью он возился со мной, как трепетно гладил мои глянцевые бока, приговаривая: родная, милая. Но и я в долгу не оставалась, топила все восемнадцать зим исправно и без дыма. Был один раз дым, но он просто не снял с моего дымохода журавлиное гнездо, появившееся на моей королевской макушке за время его путешествия в Италию.
Затем он продал замок этот одному польскому пану, который держал здесь загородную резиденцию для приемов, забав и потех. Вот когда я намаялась. Не топили меня по две зимы подряд. А как натопят авралом к его приезду - так вся глазурь потрескается от избытка жара. Тогда и появились у меня первые морщины-трещины. Уж смотрели меня печники знатные, изучали, трогали, да языком цокали.
- Какую печь загубили. Капитальный ремонт ей нужен. - Что они смыслят в печном деле? Надо сначала изучить правила хорошего тона, и прилично обращаться с дамой-королевой, а затем уж рассуждать о поруганной, королевской, огненной чести.
В результате очередного раздела Речи Посполитой, Галиция и Польша отошла к России. Вот тогда-то впервые и начали меня растапливать газетами. Сколько газет я проглотила за это время: газета "Голос", "Очерки", "Наше Слово", "Славянские Древности", "Галиция". А газета "Славянин" посвятила моей особе целую заметку.
"Граф Глуховский, прибыл в Краков и предполагал выехать навстречу государыне-императрице в Мукачево, на границу Австрии и России. Граф-наместник должен был встречать государыню в замке Шенборн. Государыню сопровождал командующий войсками, расположенными в Галиции фельдмаршал-лейтенант Биго де-Сен Кентен, прибывший заранее в замок Шенборн. Граф и фельдмаршал подготовили покои замка и растопили печь-королеву как раз вовремя. Царский поезд промерз до косточек в суровом Карпатском морозе, и императрицу отогревала печь-королева".
Печь старушка, продолжая свой рассказ холостяку. - Императрица захотела и у себя в Гатчинском дворце иметь такую же печь. Заказали кафель, печь построили, - это я тоже узнала из газет, которые глотала по дюжине в день, да только конфуз и расход вышел императрице от моей сестрицы-голландки.
Прекрасный Гатчинский дворец сгорел вместе с его несметными сокровищами от дымоходной трубы печи. Разве можно доверять трубу подмастерьям и пьяницам? Шло следствие. Разыскали этого горемыку-печника, описали его имущество, отправили на каторгу. Да разве это дело, сдавать печь с дымоходом в эксплуатацию без выдры, без замазки швов и без огнезащиты? Вот и последовала расплата за неуважительное отношение к моей сестрице. Но некоторые из моих сородичей стали знаменитостями.
Очаг, якобы нарисованный у папы Карло на стене, на самом деле был очаг-камин, но волшебный со сказками. Печь Чезаре Тассы, извещающая правоверных католиков дымом из трубы об избрании папы Римского – знаменит во всем католическом мире. Золушкин камин, из которого ей являлась фея, камин Винни-Пуха с рождественскими чулками, Печь королевы Мишильды, откуда она выводила свое мышиное войско против Щелкунчика. А русская печка даже возила вашего национального героя Емелюшку-дурачка по деревне, потому что он душевно относился к своей толстушке-печке.
- О, Ангелы Небесные, - уморила ты меня своими сказками, вздохнул холостяк.
- Погоди родимый. Сейчас закончу. Вскоре и моя королевская жизнь закончилась. После очередного раздела Польши имущество Шенборнского замка разграбили крестьяне-гуцулы, доведенные войнами, разрухой, налогами до крайней нужды. Обчистили все: сняли ворота, сорвали паркетные полы, разобрали три печи-голландки. Меня повезли на рынок в Дрогобыч, а моих сестриц во Львов и Мукачево. Волостной писарь и оценщик оценил меня в 10 рынских. За королеву назначили стоимость лошадиной упряжки?!
- Уж лучше бы меня в кручу-пропасть сбросили, чем такой позор терпеть. Три недели возили меня как продажную деву с волостной управы на рынок. Трогали меня пахнущие навозом конюхи и кухарки, смеялись над моей ценой важные господа и евреи-подрядчики. Торговались и все просили цену сбросить. И только на четвертую неделю купил меня еврей-поляк Пензештадлер, строитель-подрядчик из Борислава для нового дома нефтяных магнатов из Варшавы. У Пензештадлера я пролежала на строительной площадке в разобранном виде с февраля по август. И только в августе начали меня собирать.
О том, что началась мировая империалистическая война, я узнала тоже из газет от своих новых хозяев. Они топили меня мало, хладнокровные оказались, и жгли в моей топке документы, купчие, векселя, сжигая все ценное перед наступлением фронта. Хотели замуровать клад в колоколе, но потом передумали.
- Погоди, моя родимая,- прервал ее холостяк.- Слышишь, какой-то сигнал идет на приемник?
- Он размял ноги, прислушался к своему сердцу, и, в развалку, как на качающейся палубе, подошел к передатчику, который находился на небольшом возвышении от паркетного пола. Необходимо было переступить три ступеньки, и подняться на помост, где размещалась радиорубка. Он привычным жестом покрутил ручку настройки, улавливая какие-то слабые сигналы. Но эти сигналы не были стандартными, в обычном диапазоне ультракоротких волн, а скорее напоминали звездопад, тихий шелест или шепот листвы. Это было похоже на музыку звезд, или поскрипывание снега. На самом деле это напоминало взмах крыльев Ангела.
- Странные сигналы, - потер виски радиомастер. – Но, на всякий случай мы их запишем на магнитофонную ленту, а потом расшифруем.
Он снова опустился в кресло-качалку и приготовился слушать продолжение рассказа голландки, ведь сейчас она приблизится как раз к тому периоду своей жизни, когда в доме появилась Анна-Мария. Он сгорал от нетерпения и возбуждения узнать новые страницы из жизни своей возлюбленной.
Дом, в котором он сейчас жил - с двумя входами на двух хозяев. После переселения с Польши этот дом отдали переселенцам лемкам.
- Так вот, селение Мражница, Попели и Ясеница в окрестностях Борислава, заняли русские войска, а в трех километрах за горой Парашка и на склоне горы Городище расположились войска коалиции. Линия фронта проходила по реке Тисменница. Дом нефтепромышленника, где я находилась, временно стал ставкой главнокомандующего войсками "Галиция".
Два раза русские оставляли город и отходили к Днестру. Но после двухмесячной осады вытеснили австрийцев и без остановки прошли до самого Ужгорода, укрепив бастионы замка Поланок в Мукачево, крепости Новицкое в Ужгороде и Сад Гору в Станиславе.
Главнокомандующий получил приказ скорее дойти до Талергофа и Терезина, чтоб освободить пленных из концлагеря. Две недели им хватило, чтоб дойти из Бориславского уезда до главного укрепления Стирии – Терезина. Пленных славян оставалось в крепости мало, но те которые остались, были похожи на ходячие скелеты и привидения. Так писали газеты о пленных Талергофа и Терезина.
Очередная моя хозяйка после окончания войны очень меня полюбила. Ее звали Миля, она была греко - католичкой, но полюбила кузнеца-православного, застенчивого и могучего парня Болеслава. Они любили друг друга так, что даже запреты родителей не могли поломать их свадьбу. Часто они встречались возле моей топки и шептались о любви. Болеслав стеснялся целовать свою невесту до свадьбы, а она трепала его кудрявую голову и расчесывала деревянным гребешком его чуприну. Но вскоре его постригли в солдаты к москалям. Миля очень тосковала. Она гладила своими нежными пальцами мои глянцевые бока, а когда грусть переливала через край ее девичьего сердца, она садилась за клавесин и пела "Ехал казак на войну! Прощался со своей дивчиной". Через шесть лет вернулся Болеслав со службы, а Миля хранила в своем сундуке его чуприну, письма и верность. И не поддалась на уговоры матери выйти замуж за католика, домовладельца и банкира. Через две недели после демобилизации они зарегистрировали свой брак в городской управе, а в церкви и костеле не стали венчаться, не хотели разжигать распри и вражду между единоверцами и родственниками.
Потом у них родилась Ядвига-Яся. Ох, и пахучие пеленки у этой Ядвиги! Как развесит Миля мне перед самым носом пеленки, так вся глазурь на мне и пропиталась желтой жидкостью, а глазурь растрескалась. Но она выросла здоровой и крепкой молодицей. Миля и Андрей состарились, купили себе другой дом, а Ядвига осталась хозяйничать в старом доме.
Но она оказалась непутевой молодицей, скандалисткой, а еще и неопрятной хозяйкой. Дом стал похож на корчму. Какие-то попойки, сомнительные связи с контрабандой. Граница-то в двух шагах от нас. В меня она бросала всякую гадость: старые башмаки, картофельные очистки, яичную скорлупу. Я вся была в потеках грязи и копоти. Но я ей отомстила за все унижения. Однажды ночью я напустила столько угарного газа от угля, что бедняжка задохнулась от углекислого газа. Вот так мстят печи за неуважительное отношение к себе.
- Ну, и жестокая же ты,- съязвил старый холостяк.
- Но возразила печь-королева, - мы платим добром и теплом только тем, кто ценит тепло и уют и знает правила хорошего тона.
- Ну, ладно, давай дальше.
- Дальше-то рассказывать нечего. Наступили серые будни. Была еще одна война. Точь-в-точь, как первая. Жил здесь один важный генерал две недели со своей любовницей. Затем пришла какая-то Красная власть. Дом передали в общественное пользование. Настроили всяких сараюшек, перегородок, голубятен и поселилась голь перекатная - рабочие, нефтяники, комиссары. Кого-то ночью увозили, в кого-то стреляли. Меня почему-то обозвали буржуйкой. Но, какая, я им буржуйка? Я из благородных кровей. Этот газ напрочь мне все мозги вышиб. Однажды забыли выключить кран, так чуть весь дом на воздух не взлетел. Вон на соседней улице посмотри - пустырь стоит. А знаешь ли ты, что там стоял трехэтажный дом? Не знаешь, не помнишь. Ты тогда еще маленький был, а я хорошо помню, какой взрыв грандиозный был, это посильнее чем артиллерийский снаряд разрывается. Однажды поселился бритый в галифе, - думала комиссар. Нет, оказался забавный маэстро такой, все мечтал о Рио-де-Жанейро. Остап его звали. Недолго он здесь жил. Все деньги в карты проигрывал и до рассвета спорил со своими дружками о Самостийной Украине. По десять литров самогона за ночь выпивали. Они оружие на чердак таскали, запасались наганами, патронами. Листовки печатали о Самостийной Украине. Уж, я то, насмотрелась на самостийность. Они бы у меня спросили, а то ведь только и ума, что в топку окурки бросать, да самогон пить. Я бы им рассказала, какая она Самостийна Украина. Была она самостоятельная, но долго она не может быть свободной. Обязательно надо кому - нибудь отдаться. То коричневым, то красным, то желто-синим.
Пока ничего особенно волнующего и нового об Анне Марии старушка-печь не рассказала. Обычное детство, склонность к музыке, богобоязненность и необычайное упрямство. Это Ванца и так знал. Любимая иконка - святая Люция. И это она ему доверительно говорила. Серьезная размолвка с ее духовником... А это уже что-то неведомое.
- Из-за чего возникла размолвка? - спросил Андрей.
- Он сказал ей на исповеди перед литургией, чтоб она больше уделяла внимания молитвам, чтению, и добрым делам, а не игре на арфе. На что она промолчала, а затем сообщила, что Богородица не запрещает ее увлечению музыкой. Духовник запретил ей принимать причастие. Она простояла на коленях в костеле с утра до вечера и со слезами просила Богородицу явить ей свою волю. Но Богородица ведь не может вмешиваться во все закоулки души человеческой? - Ведь так, же?
Анна-Мария не получила ответа, и перестала ходить на литургию. В тринадцать лет начала писать дневник. Допоздна сидела и писала. Дневник вела аккуратно, ноты переписывала тщательно, занятия c сольфеджио и языки учила.
Мать заподозрила что-то неладное, у дочери поднялась температура, она слегла. В это время у девушек формируется физиология и женские инстинкты. Она забросила свою арфу, и только шептала без конца Розарий Деве Марии.
- А ведь совсем девочкой была, - вздохнула печь-голландка.
- После мигрени и простуды опять начала ходить к причастию, но и занятия с арфой занимали все оставшееся время и энергию. Она как блаженная сидела до ночи, все придумывала себе самые сложные аккорды, так чтобы все десять пальцев играли. Не нравилось мне все это. И дневник продолжала писать. Знала я, что такие увлечения бесследно не кончаются. Но она упорствовала:
- " Хочу быть первой арфисткой в городе, в крае, во всем мире!"
Подумать только. В тринадцать лет, откуда, только берутся такие мысли в голове?
- Ты мне главное скажи, - вздохнул холостяк.- Она-то сжигала мои фотографии, или увезла с собой в Варшаву?
- Она необычная паненка, о ней я тебе расскажу в Рождество. Потерпи немного до Рождества, мне много чего есть тебе рассказать. А теперь ложись спать, вон уже светает. А я тебе сыграю огненный вальс.
- У-У-У.- у-у-у, - начала свою пламенную мелодию печь.
- С Рождеством тебя, королева, - уже засыпая, промямлил Андрей Ванца. Он уже не обращал внимания на тихие сигналы, доносившиеся из наушников, напоминающие то ли шум
|
